Manager and proud: интервью с Екатериной Волжениной
Что отличает хороший университет: достижения студентов, прорывные исследования, яркие проекты? Успех вуза зависит от разных факторов. Именно поэтому все международные рейтинги университетов рассчитываются по сложным методикам и складываются из множества критериев. Но очень часто упускается один из самых важных факторов — администрация. Её работе уделяют мало внимания, хотя большая часть проектов лежит на плечах этих людей. Мы решили это исправить и запускаем серию материалов о незаметных героях высшего образования. Первая наша героиня — Екатерина Волженина, менеджер Центра глубинного обучения и байесовских методов, которая к тому же преподаёт историю в Вышке. Катя рассказала о трансформации работы на удалёнке, о том, как наши предки бились против печенегов, и попробовала ответить на самый главный вопрос: гуманитарии или технари?
Волженина Екатерина Викторовна
Центр глубинного обучения и байесовских методов: Менеджер
Расскажи про свой бэкграунд и как попала на ФКН?
Историк, занималась генеалогией (красиво рассказывала людям невыдуманные истории об их собственных предках), преподавала в школе и вот в Вышке. Работать в школе интересно, но очень тяжело, мне кажется, российскую школу можно использовать как альтернативу армии. И да, там месяц должен идти минимум за два
Что именно на ФКН – так сложились обстоятельства. Мне хотелось научиться чему-то новому и более, скажем так, практичному, нежели исторические исследования нарративного типа, а школа, как я поняла за два года работы в ней, это очень на любителя. Плюс работа менеджера серьезно прокачивает коммуникативные навыки (школа, если что, не очень прокачивает, так как там специфическая коммуникация), а мне этого как раз не хватало.
Действительно, многому научилась, ни о чем не жалею.
Чем занимается менеджер лаборатории ФКН?
Во-первых, делает так, чтобы сотрудникам лаборатории не приходилось превращать свою жизнь в бюрократический кошмар всякий раз, когда им надо решить какую-то административную задачу. Живая подушка безопасности для учёных, если кратко.
Во-вторых, менеджер является этаким каналом связи между лабораторией и Вышкой в целом, в том числе переводчиком с «вышкинского административного» на общечеловеческий и наоборот.
В общем, это два главных сущностных момента, всё остальное – прикладные задачи, коих масса.
Что сложнее – твоя преподавательская работа или работа в лабе?
Хм… Работа в лабе, вроде как сложнее ввиду разнообразия и, иногда, внезапности задач. Но это применимо только к преподаванию в том виде, в котором это было в прошедшем году, то есть, «история как общая дисциплина».
Как изменилась работа с переходом на удаленку?
Я точно не страдаю от перехода на удалёнку: какие-то процессы идут медленнее, конечно, но в целом всё вполне терпимо (это я об основной, менеджерской работе). Опция «обсудить вопрос в телеграме» мне, в принципе, всегда нравилась, и со многими из своих непосредственных коллег я так всегда и общалась.
В этой непростой и неприятной ситуации пандемии приходится искать плюсы поневоле (ну, чтоб не очень грустить) везде, где только можно. Так вот, тот факт, что многие работодатели и работники осознают, насколько онлайн-формат может быть продуктивен, - однозначный плюс с моей точки зрения.
Что касается преподавания, то оно стало даже лучше при переходе на удалёнку. Есть студенты, которым говорить сложно, а эссе и проверочные - не очень интересно для всех участников процесса, когда речь идет об общей дисциплине. Писать же в чат комментарии и вопросы – хорошая форма работы, как выяснилось. Раскрылись (и получили заслуженные оценки) люди, которые в оффлайне себя не особо проявляли.
В работе университета все внимание приковано к достижениям академии и студентов. Считаешь ли ты, что работа администрации не менее важна?
Работа администрации, безусловно, очень значима, и я думаю, что задача выращивания хороших «университетских управленцев» крайне важна. Это не только моё мнение: как раз для решения данной задачи придуман в Вышке проект «Административный кадровый резерв», в котором я с удовольствием участвую. Развивать университетских менеджеров разных уровней нужно, но именно для умножения научной и образовательной мощностей университета, а не для чего-то иного.
Кто спасет мир: гуманитарии или технари? Что происходит чаще: сотрудники лаборатории ошибаются в исторических датах или ты в технических терминах?
Хороша была бы наша лаборатория, если б мы только и делали, что говорили об исторических датах!
«Да что мы всё о дедлайне на NeurIPS, давайте лучше вспомним, как предки наши бились с печенегами в 1036 году!», - представляю такое.
Если серьезно, то, разумеется, гуманитарный, так сказать, образовательный уровень моих коллег математиков в разы выше, чем мой технический. Но это почти ничего не говорит ни о них, ни обо мне. Это говорит нам об облике российского образования (школьного, в особенности) и представлении о типичном интеллектуале, которые сложились не сегодня и не вчера, а вырисовывались столетиями. Очень долго, вплоть практически до наших дней, образованный человек – это по умолчанию человек со знанием языков, хорошо знающий историю, возможно, право, политические учения своего времени, как следует начитанный (а в 20-м, киношном веке, еще и насмотренный), отличающий если не ямб от хорея, то хотя бы Гогена от Ван Гога, то есть, это всё гуманитарный профиль. Возьмем поздний 19-й век – начало 20-го. Ты умный и, возможно, хочешь стать известным благодаря своим мозгам? Иди в гимназию, а не в реальное училище!
В 20-м веке ситуация потихоньку меняется, вот уже появляется спор «физики-лирики», в Союзе – новый тип интеллектуала «инженер» (да, я сейчас, конечно, вспомнила Лапенко), но всё это идёт медленно, прямо скажем.
Почти весь 20-й век еще можно (а сейчас уже сложно, двери закрываются!) прослыть приличным человеком без особого технического багажа, а уж «модный интеллектуал не-гуманитарий» – птица настолько редкая, что вспоминаешь только Эйнштейна (даже Тесла, как мне кажется, распиарен посмертно).
Естественно, за долгие годы подобного расклада система образования научилась готовить более-менее гуманитарно-подкованных людей. И я, и все мои коллеги в лабе, – продукты постсоветского школьного образования, которое никаких принципиально новых подходов не придумало к воспитанию «нормального человека», которого можно выпускать в общество.
Учась в такой системе и будучи гуманитарием до мозга костей (это я), ты получал свои гуманитарные знания (в неплохом объеме, если не лентяйничал и хорошие учителя), а также узнавал несколько физических законов, слово «валентность» и как решать простейшие уравнения. Если ты был упорным отличником, мог узнать побольше из «технической части», но шансы проскочить мимо нее были очень хороши. Будучи «технически» ориентированным учеником, ты получал свои знания математики, физики, химии и т.д., и тебе просто ну никак не давали пройти мимо гуманитарной части. Всё очень просто, спасибо комплексу «учебные планы + вековые традиции + стереотипы («Формулу Эйлера не знаешь? Ну и ничего, кто её знает вообще!» – «Не знаешь, как там всё закончилось у Карениных? В печку тебя!»)».
А вот как раз сейчас мир меняется, причем очень быстро, и на смену гуманитарному в своей основе интеллектуалу приходит человек, который умеет работать с данными. Опять же, не до всех пока еще дошло, каковы новые реалии, в школах наших, боюсь, ещё долго будут до этого доходить, но вот такая она, новая ситуация. В Вышке, по счастью, все всё понимают, свидетельством чему – Data Culture.
Эти изменения не обесценивают важности гуманитарного знания, ни в коем случае. Но, говоря откровенно, у гуманитариев («чистых», максимально далёких от цифр) часто бывают проблемы с доказательной базой. Я, будучи историком, прекрасно умею отличать хорошее исследование от ерунды, но мне действительно сложно показать эти отличия непрофессионалу. И я такая, мягко говоря, не одна, и знаю это. А вот вооружи гуманитария цифровой грамотностью – и дело примет совершенно иной оборот.
Подводя итог: мир спасут не гуманитарии и не технари по отдельности, а их тесный союз на общее благо всего человечества. И красота… чистого доказательного знания, конечно.